Во второй части воспоминаний (первая часть в переводе на русский была издана в 2009 г.) перед читателями открывается захватывающая картина скитальческой жизни, сценой для которой были деревни и удаленные вески в Белоруссии (Вахнович (Ивахновичи), Макаровцы, Кушелеево), местечки и города в Польше и России (Белосток, Криник, Гродна (Гродно), Бриск (Брест), Харьков) и многолюдные столицы (Варшава, Киев, Москва). Напряженность между тремя основными типами еврейского поселения в Восточной Европе – мелкими изолированными общинами, большими городами и местечками в нише между первыми и вторыми – наложило неизгладимую печать на развитие еврейского общества во второй половине XIX века.
Ехезкел Котик: "Я рассказываю, о том, что я видел. Но я не знаю, как я рассказываю. Старое, говорят, важно для понимания нового, и чтобы построить новое, надо знать старое. Если так, то читатель простит мне моё "как" ради моего "что", а я буду доволен тем, что приоткрыл уголок тусклого и далёкого, но дорогого прошлого…"
Давид Асаф: "…От остановки к остановке в беспорядочном путешествии автора по жизни, перед взором читателя предстают и тотчас исчезают, сменяя друг друга, десятки типичных героев, родственников и друзей, цадиков и хасидов, раввинов и ученых, крестьян и шляхтичей, польских дворянок и еврейских женщин, балагул и меламедов, купцов и арендаторов, богатых и бедных, общественных деятелей и благотворителей, образованных людей и студентов. Их сведение вместе создает многокрасочную мозаику: перед читателем открывается захватывающая картина скитальческой жизни, сценой для которой были деревни и удаленные вески в Белоруссии, местечки и города в Польше и России (Белосток, Гродно, Брест, Харьков) и многолюдные столицы (Варшава, Киев, Москва). Воспоминания Котика - это не только забытое выдающееся произведение мемуарной литературы на идише и важный культурно-исторический документ, … они вносят весомый вклад в исследование еврейского местечка. Уже не ностальгия, приправленная чувством вины, и не критическая патерналистская позиция, но попытка понять во всей его сложности одно из основополагающих явлений в новой еврейской истории, явление, сыгравшее определяющую роль в судьбе и жизни миллионов восточноевропейских евреев" (из предисловия к ивритскому изданию, перевод с иврита Сергея Гойзмана).
Vo vtoroy chasti vospominaniy (pervaya chast v perevode na russkiy byla izdana v 2009 g.) pered chitatelyami otkryvaetsya zakhvatyvayushchaya kartina skitalcheskoy zhizni, stsenoy dlya kotoroy byli derevni i udalennye veski v Belorussii (Vakhnovich (Ivakhnovichi), Makarovtsy, Kusheleevo), mestechki i goroda v Polshe i Rossii (Belostok, Krinik, Grodna (Grodno), Brisk (Brest), KHarkov) i mnogolyudnye stolitsy (Varshava, Kiev, Moskva). Napryazhennost mezhdu tremya osnovnymi tipami evreyskogo poseleniya v Vostochnoy Evrope melkimi izolirovannymi obshchinami, bolshimi gorodami i mestechkami v nishe mezhdu pervymi i vtorymi nalozhilo neizgladimuyu pechat na razvitie evreyskogo obshchestva vo vtoroy polovine XIX veka. Ekhezkel Kotik: "YA rasskazyvayu, o tom, chto ya videl. No ya ne znayu, kak ya rasskazyvayu. Staroe, govoryat, vazhno dlya ponimaniya novogo, i chtoby postroit novoe, nado znat staroe. Esli tak, to chitatel prostit mne moye "kak" radi moego "chto", a ya budu dovolen tem, chto priotkryl ugolok tusklogo i dalyekogo, no dorogogo proshlogo" David Asaf: "Ot ostanovki k ostanovke v besporyadochnom puteshestvii avtora po zhizni, pered vzorom chitatelya predstayut i totchas ischezayut, smenyaya drug druga, desyatki tipichnykh geroev, rodstvennikov i druzey, tsadikov i khasidov, ravvinov i uchenykh, krestyan i shlyakhtichey, polskikh dvoryanok i evreyskikh zhenshchin, balagul i melamedov, kuptsov i arendatorov, bogatykh i bednykh, obshchestvennykh deyateley i blagotvoriteley, obrazovannykh lyudey i studentov. Ikh svedenie vmeste sozdaet mnogokrasochnuyu mozaiku: pered chitatelem otkryvaetsya zakhvatyvayushchaya kartina skitalcheskoy zhizni, stsenoy dlya kotoroy byli derevni i udalennye veski v Belorussii, mestechki i goroda v Polshe i Rossii (Belostok, Grodno, Brest, KHarkov) i mnogolyudnye stolitsy (Varshava, Kiev, Moskva). Vospominaniya Kotika - eto ne tolko zabytoe vydayushcheesya proizvedenie memuarnoy literatury na idishe i vazhnyy kulturno-istoricheskiy dokument, oni vnosyat vesomyy vklad v issledovanie evreyskogo mestechka. Uzhe ne nostalgiya, pripravlennaya chuvstvom viny, i ne kriticheskaya paternalistskaya pozitsiya, no popytka ponyat vo vsey ego slozhnosti odno iz osnovopolagayushchikh yavleniy v novoy evreyskoy istorii, yavlenie, sygravshee opredelyayushchuyu rol v sudbe i zhizni millionov vostochnoevropeyskikh evreev" (iz predisloviya k ivritskomu izdaniyu, perevod s ivrita Sergeya Goyzmana).
In the second part of memories (the first part translated into Russian was published in 2009) to readers a breathtaking picture of the roving life, the scene of which was villages and remote good in Belarus (Vujnovic (Ivanovici), Makarovtsy, Koshelevo), towns and cities in Poland and Russia (Bialystok, Krinik, Grodno (Hrodna), brisk (Brest), Kharkov) and social capital (Warsaw, Kiev, Moscow). The tension between the three main types of Jewish settlements in Eastern Europe – small isolated communities, large cities and towns in a recess between the first and the second left an indelible stamp on the development of Jewish society in the second half of the XIX century.
Ehezkel Cat: "I tell you what I saw. But I don't know how I tell you. The old saying, it is important to understand the new, and to build new, need to know old. If so, the reader will forgive my "how to" for my "what", and I'm pleased that opened the area dull and distant, but dear the past..."
David Asaf: "...From stop to stop in a chaotic journey of the author through life, before the eyes of the reader appear and immediately disappear, one after another, dozens of typical heroes, relatives and friends, tzaddikim and Hasidim, rabbis and scholars, peasants and nobles, noblewomen Polish and Jewish women, balagula and Melamed, merchants and tenants, rich and poor, public figures and philanthropists, educated people and students. Mixing them together creates a multicolor mosaic: the reader offers a breathtaking picture of the roving life, the scene of which was villages and remote good in Belarus, the towns and cities in Poland and Russia (Bialystok, Grodno, Brest, Kharkov) and social capital (Warsaw, Kiev, Moscow). Memoirs of a Cat is not only forgotten an outstanding work of memoirs in Yiddish and an important cultural and historical document, ... they make a significant contribution to the study of the Jewish shtetl. Not nostalgia, peppered with guilt, and not critical, paternalistic position, but an attempt to understand in all its complexity one of the fundamental new phenomena in Jewish history, a phenomenon which played a decisive role in the fate and lives of millions of East European Jews" (from the Preface to the Hebrew edition, Hebrew Sergei Gozmana).
