Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила?Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество отПахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.
CHto takoe pravilo, esli ono kak budto bez ostatka slivaetsya s zhiznyu? I chem yavlyaetsya chelovecheskaya zhizn, esli v kazhdom ee zheste, v kazhdom slove, v kazhdom molchanii ona ne mozhet byt otlichennoy ot pravila?Imenno na eti voprosy novaya kniga Agambena stremitsya dat otvet s pomoshchyu uvlechennogo pereprochteniya togo zakhvatyvayushchego i bezdonnogo fenomena, kotoryy predstavlyaet soboy zapadnoe monashestvo otPakhomiya do Svyatogo Frantsiska. KHotya kniga detalno rekonstruiruet zhizn monakhov s ee navyazchivym vnimaniem k otschityvaniyu vremeni i k pravilu, k asketicheskim tekhnikam i liturgii, tezis Agambena tem ne menee sostoit v tom, chto podlinnaya novizna monashestva ne v smeshenii zhizni i normy, no v otkrytii novogo izmereniya, v kotorom, vozmozhno, vpervye zhizn kak takovaya utverzhdaetsya v svoey avtonomii, a prityazanie na vysochayshuyu bednost i polzovanie brosaet pravu vyzov, s kakovym nashemu vremeni eshche pridetsya vstretitsya litsom k litsu.
