В одной из книг Александр Етоев сказал о городе, в котором родился: «Живя почти безвылазно в нём, я сменил столько районов, улиц, домов, квартир, что город, весь, целиком, стал моим вечным домом. Куда ни приду, на какую скамейку в каком угодно сквере, саду ни сяду, везде мне улыбаются тополи, садовые решётки, фонтаны, урны даже и фонари, чувствуют во мне своего, местного, послевоенного ленинградца, помнят меня мальчишкой, знают, что этот не нарисует свастику или бранное слово в подворотне или на стене дома». Отсюда и второе название книги — «Петербургские повести», да простит автору Гоголь такое откровенное воровство. Кто-то спросит наверняка: причем же тогда Египет, он-то что делает на обложке? Да потому что в те времена, о которых рассказывает писатель, «в Египет ходил трамвай — забирался на Египетский мост, немного медлил и проваливался за дома-пирамиды»...В сборник вошли повести и рассказы, объединенные петербургской темой.
V odnoy iz knig Aleksandr Etoev skazal o gorode, v kotorom rodilsya: ZHivya pochti bezvylazno v nyem, ya smenil stolko rayonov, ulits, domov, kvartir, chto gorod, ves, tselikom, stal moim vechnym domom. Kuda ni pridu, na kakuyu skameyku v kakom ugodno skvere, sadu ni syadu, vezde mne ulybayutsya topoli, sadovye reshyetki, fontany, urny dazhe i fonari, chuvstvuyut vo mne svoego, mestnogo, poslevoennogo leningradtsa, pomnyat menya malchishkoy, znayut, chto etot ne narisuet svastiku ili brannoe slovo v podvorotne ili na stene doma. Otsyuda i vtoroe nazvanie knigi Peterburgskie povesti, da prostit avtoru Gogol takoe otkrovennoe vorovstvo. Kto-to sprosit navernyaka: prichem zhe togda Egipet, on-to chto delaet na oblozhke? Da potomu chto v te vremena, o kotorykh rasskazyvaet pisatel, v Egipet khodil tramvay zabiralsya na Egipetskiy most, nemnogo medlil i provalivalsya za doma-piramidy...V sbornik voshli povesti i rasskazy, obedinennye peterburgskoy temoy.
