«Крупнее Цветаевой в нашем столетии нет поэта» — так сказал о Марине Цветаевой Иосиф Бродский, имея в виду не только пространство России. «Отказываясь от морализаторского фильтра, не заботясь о границах доброприличного и дозволенного, Марина Цветаева давала сказаться всем голосам, которые в себе слышала, а не только тем, за которые, говоря ее собственными словами, она согласилась бы умереть в семь часов утра» (И. Кудрова).
В настоящее издание вошел весь основной корпус стихотворений Цветаевой, поэмы («Поэма Горы», «Поэма Конца», «Крысолов», «Новогоднее»), автобиографическая проза («Дом у Старого Пимена», «Башня в плюще», «Мать и музыка» и др.), воспоминания о современниках («История одного посвящения», «Живое о живом», «Пленный дух», «Повесть о Сонечке»), а также эссе «Мой Пушкин» и «Пушкин и Пугачев».
«„Марина часто начинает стихотворение с верхнего «до»“, — говорила Анна Ахматова. То же самое, частично, можно сказать и об интонации Цветаевой в прозе. Таково было свойство ее голоса, что речь почти всегда начинается с того конца октавы, в верхнем регистре, на его пределе, после которого мыслимы только спуск или в лучшем случае плато. Однако настолько трагичен был тембр ее голоса, что он обеспечивал ощущение подъема при любой длительности звучания. Трагизм этот пришел не из биографии: он был до. Биография с ним только совпала, на него — эхом — откликнулась» (И. Бродский).
Krupnee TSvetaevoy v nashem stoletii net poeta tak skazal o Marine TSvetaevoy Iosif Brodskiy, imeya v vidu ne tolko prostranstvo Rossii. Otkazyvayas ot moralizatorskogo filtra, ne zabotyas o granitsakh dobroprilichnogo i dozvolennogo, Marina TSvetaeva davala skazatsya vsem golosam, kotorye v sebe slyshala, a ne tolko tem, za kotorye, govorya ee sobstvennymi slovami, ona soglasilas by umeret v sem chasov utra (I. Kudrova). V nastoyashchee izdanie voshel ves osnovnoy korpus stikhotvoreniy TSvetaevoy, poemy (Poema Gory, Poema Kontsa, Krysolov, Novogodnee), avtobiograficheskaya proza (Dom u Starogo Pimena, Bashnya v plyushche, Mat i muzyka i dr.), vospominaniya o sovremennikakh (Istoriya odnogo posvyashcheniya, ZHivoe o zhivom, Plennyy dukh, Povest o Sonechke), a takzhe esse Moy Pushkin i Pushkin i Pugachev. Marina chasto nachinaet stikhotvorenie s verkhnego do, govorila Anna Akhmatova. To zhe samoe, chastichno, mozhno skazat i ob intonatsii TSvetaevoy v proze. Takovo bylo svoystvo ee golosa, chto rech pochti vsegda nachinaetsya s togo kontsa oktavy, v verkhnem registre, na ego predele, posle kotorogo myslimy tolko spusk ili v luchshem sluchae plato. Odnako nastolko tragichen byl tembr ee golosa, chto on obespechival oshchushchenie podema pri lyuboy dlitelnosti zvuchaniya. Tragizm etot prishel ne iz biografii: on byl do. Biografiya s nim tolko sovpala, na nego ekhom otkliknulas (I. Brodskiy).
"Larger Tsvetaeva in our century no poet" — so said about Marina Tsvetaeva, Joseph Brodsky, bearing in mind not only the space. "Abandoning the moralistic filter, not caring about boundaries and what is permitted Dobrovelichkovka, Marina Tsvetaeva gave effect to all the voices that were heard, not just those for which, in her words, she would have agreed to die at seven o'clock in the morning" (I. Kedrova).
In the present edition includes the entire main body of poems Tsvetaeva's poem ("poem of the Mountain", "poem of the End", "the pied Piper", "Christmas"), autobiographical prose ("the House at Old Pimen", "Tower of ivy", "Mother and music", etc.), memories of contemporaries ("the History of one dedication", "the Living about the living", "Captive spirit", "the Story of Sonechka"), as well as the essay "My Pushkin" and "Pushkin and Pugachev".
"Marina often begins a poem with an upper end, — said Anna Akhmatova. The same partly can be said about intonation Tsvetaeva's prose. This was the property of her voice that it almost always begins with the end of the octave in the upper register, at its limit, after which only conceivable down or at best, plateau. However, so tragic was the tone of her voice that it provided a sense of recovery at any duration of the sound. The tragedy of this came from the biography: he was up to. Biography only coincided on it — the echo responded" (Joseph Brodsky).
Expected