На долю помещика Ларионова выпали и счастливое детство в родительской усадьбе, и учеба в кадетском корпусе, и военная служба при Аракчееве, и тихая помещичья жизнь, и чиновничество в губернском городе. Его судьбой могли заинтересоваться Пушкин, Гончаров или Тургенев… но сюжет подхвачен через две сотни лет Михаилом Шишкиным.Этот Ларионов — инвалид, раздавленный промчавшейся мимо Большой Русской Литературой: обманутый станционный смотритель… (ЛЕВ ДАНИЛКИН)Русскую литературу я люблю всю. И Набокова, и Чернышевского…Русская литература неделима, как любимая женщина, в ней любишь все части. Каждый писатель — это всего-навсего листок на дереве. И соки к нему проходят через корни, ствол, ветки. До конца ХIХ века — это ствол, который питает крону, потом начинается разветвление. Моя ветка — Чехов, Бунин, Набоков, Саша Соколов. (МИХАИЛ ШИШКИН)
Na dolyu pomeshchika Larionova vypali i schastlivoe detstvo v roditelskoy usadbe, i ucheba v kadetskom korpuse, i voennaya sluzhba pri Arakcheeve, i tikhaya pomeshchichya zhizn, i chinovnichestvo v gubernskom gorode. Ego sudboy mogli zainteresovatsya Pushkin, Goncharov ili Turgenev no syuzhet podkhvachen cherez dve sotni let Mikhailom SHishkinym.Etot Larionov invalid, razdavlennyy promchavsheysya mimo Bolshoy Russkoy Literaturoy: obmanutyy stantsionnyy smotritel (LEV DANILKIN)Russkuyu literaturu ya lyublyu vsyu. I Nabokova, i CHernyshevskogoRusskaya literatura nedelima, kak lyubimaya zhenshchina, v ney lyubish vse chasti. Kazhdyy pisatel eto vsego-navsego listok na dereve. I soki k nemu prokhodyat cherez korni, stvol, vetki. Do kontsa KHIKH veka eto stvol, kotoryy pitaet kronu, potom nachinaetsya razvetvlenie. Moya vetka CHekhov, Bunin, Nabokov, Sasha Sokolov. (MIKHAIL SHISHKIN)
Expected