Книга Ивана Белецкого — попытка рассказа об истории популярной музыки (в основном здешней, но не только) через призму ее взаимоотношений с временем. Герои этого исследования то ностальгически вспоминают былое, то, наоборот, грезят о том, что ждет их впереди, но, главное, сами порой не замечают, как эти два, казалось бы, заведомо разнонаправленных взгляда периодически сливаются в некое неопределенное, гибридное время future in the past, для которого в русском языке даже нет отдельного грамматического наименования. Фокус автора — широкоугольный, даже панорамный: от ижевской электроники до Монеточки, от «Соломенных енотов» до Гарика Сукачева и от дарк-фолка до YouTube-сериала «Внутри Лапенко». Последнее — лишь один из примеров выхода книги за пределы узкомузыкального дискурса: на ее страницах между делом анализируется и позднесоветский кинематограф, и архитектура брутализма. Широкой оптике соответствует и методология: Белецкий опирается на собственные интервью с деятелями сцены, на теоретические труды российских и зарубежных философов и культурологов, не забывая порой сверяться с собственными детскими воспоминаниями, которые вводят в это и без того густое повествование дополнительный — личный — план.
Kniga Ivana Beletskogo popytka rasskaza ob istorii populyarnoy muzyki (v osnovnom zdeshney, no ne tolko) cherez prizmu ee vzaimootnosheniy s vremenem. Geroi etogo issledovaniya to nostalgicheski vspominayut byloe, to, naoborot, grezyat o tom, chto zhdet ikh vperedi, no, glavnoe, sami poroy ne zamechayut, kak eti dva, kazalos by, zavedomo raznonapravlennykh vzglyada periodicheski slivayutsya v nekoe neopredelennoe, gibridnoe vremya future in the past, dlya kotorogo v russkom yazyke dazhe net otdelnogo grammaticheskogo naimenovaniya. Fokus avtora shirokougolnyy, dazhe panoramnyy: ot izhevskoy elektroniki do Monetochki, ot Solomennykh enotov do Garika Sukacheva i ot dark-folka do YouTube-seriala Vnutri Lapenko. Poslednee lish odin iz primerov vykhoda knigi za predely uzkomuzykalnogo diskursa: na ee stranitsakh mezhdu delom analiziruetsya i pozdnesovetskiy kinematograf, i arkhitektura brutalizma. SHirokoy optike sootvetstvuet i metodologiya: Beletskiy opiraetsya na sobstvennye intervyu s deyatelyami stseny, na teoreticheskie trudy rossiyskikh i zarubezhnykh filosofov i kulturologov, ne zabyvaya poroy sveryatsya s sobstvennymi detskimi vospominaniyami, kotorye vvodyat v eto i bez togo gustoe povestvovanie dopolnitelnyy lichnyy plan.
