«Прасковьюшка расплакалась и призналась в самом страшном своем грехе. В годы войны, когда отца забрали на фронт, в семье остались пятеро детей, из которых она оказалась старшей. Вот тогда и узнали, что такое голод. Жесточайшей экономией им удалось наскрести денег и купить на рынке буханку хлеба. Дрожащими руками голодный двенадцатилетний ребенок разрезал хлеб на десять кусков и отправился продавать его на станцию — солдатам из воинских эшелонов, которые шли на фронт. На вырученные деньги она уже могла купить больше хлеба: часть — домой, а другую буханку — вновь на продажу. По нашим-то временам какой же это грех? Нормальный бизнес.— Они же, солдатики молоденькие, сами голодные, на фронт умирать ехали, а я на них шпекулярила!И плачет, плачет старый человек по-детски горько, размазывая по щекам слезы кулачками...Как нам нынешним понять этих стариков, без меры за свою жизнь хлебнувших и горя, и страданий, сохраняя при том кристальную нравственную чистоту? Как же вышло так, что вырастили они нас — сытых и равнодушных? А мы все смотрим на них, штурмующих почту в очереди за нищенской пенсией или часами просиживающих в больнице в надежде на бесплатный прием, и кроме раздражения к ним ничего не испытываем...»
Praskovyushka rasplakalas i priznalas v samom strashnom svoem grekhe. V gody voyny, kogda ottsa zabrali na front, v seme ostalis pyatero detey, iz kotorykh ona okazalas starshey. Vot togda i uznali, chto takoe golod. ZHestochayshey ekonomiey im udalos naskresti deneg i kupit na rynke bukhanku khleba. Drozhashchimi rukami golodnyy dvenadtsatiletniy rebenok razrezal khleb na desyat kuskov i otpravilsya prodavat ego na stantsiyu soldatam iz voinskikh eshelonov, kotorye shli na front. Na vyruchennye dengi ona uzhe mogla kupit bolshe khleba: chast domoy, a druguyu bukhanku vnov na prodazhu. Po nashim-to vremenam kakoy zhe eto grekh? Normalnyy biznes. Oni zhe, soldatiki molodenkie, sami golodnye, na front umirat ekhali, a ya na nikh shpekulyarila!I plachet, plachet staryy chelovek po-detski gorko, razmazyvaya po shchekam slezy kulachkami...Kak nam nyneshnim ponyat etikh starikov, bez mery za svoyu zhizn khlebnuvshikh i gorya, i stradaniy, sokhranyaya pri tom kristalnuyu nravstvennuyu chistotu? Kak zhe vyshlo tak, chto vyrastili oni nas sytykh i ravnodushnykh? A my vse smotrim na nikh, shturmuyushchikh pochtu v ocheredi za nishchenskoy pensiey ili chasami prosizhivayushchikh v bolnitse v nadezhde na besplatnyy priem, i krome razdrazheniya k nim nichego ne ispytyvaem...
