Суровый маршал Михаил Тухачевский и мятущийся композитор Сергей Прокофьев. Блистательный разведчик Рихард Зорге и чудаковатый гений Лев Ландау. Жестокий «писательский министр» Александр Фадеев и «воплощенная нежность» Янина Жеймо. Опьяненный революционной романтикой журналист и разведчик Михаил Кольцов и блистательная красавица-авантюристка Татьяна Окуневская. И достигшие предельной высоты человеческой духовности — композитор Дмитрий Шостакович, писатель Илья Ильф, балерина Галина Уланова... В этой книге есть самые разные персонажи. Палачи и жертвы. И те, кто был и палачом, и жертвой. Объединяет их одно: невероятная сила духа. Они жили прежде всего — во имя страны. Но любили так неистово, как потом уже любить, кажется, разучились. Возможно, потому, что над другими поколениями не нависала так явно угроза гибели, когда, ложась вечером в постель, сплетаясь в объятии, влюбленные не знали, не станет ли это объятие — последним, не придут ли за ними на рассвете, чтобы увезти — в смерть... Смерть распростерла крылья над всеми. Над самыми талантливыми. Самыми признанными и оцененными властью. Над самыми высокопоставленными. Даже над теми, у кого тоже руки были в крови. И поэтому они так страстно жили, так яростно любили. Смерть дышала им в спину. А некоторым в конце концов положила руку на плечо и увела во мрак... Оставив того, кто любил и выжил, вечно скорбеть об утрате — и вечно любить. А тем, кто вырвался, выжил, уцелел, особенно ясно осознавать и нежно беречь свое счастье.
Surovyy marshal Mikhail Tukhachevskiy i myatushchiysya kompozitor Sergey Prokofev. Blistatelnyy razvedchik Rikhard Zorge i chudakovatyy geniy Lev Landau. ZHestokiy pisatelskiy ministr Aleksandr Fadeev i voploshchennaya nezhnost YAnina ZHeymo. Opyanennyy revolyutsionnoy romantikoy zhurnalist i razvedchik Mikhail Koltsov i blistatelnaya krasavitsa-avantyuristka Tatyana Okunevskaya. I dostigshie predelnoy vysoty chelovecheskoy dukhovnosti kompozitor Dmitriy SHostakovich, pisatel Ilya Ilf, balerina Galina Ulanova... V etoy knige est samye raznye personazhi. Palachi i zhertvy. I te, kto byl i palachom, i zhertvoy. Obedinyaet ikh odno: neveroyatnaya sila dukha. Oni zhili prezhde vsego vo imya strany. No lyubili tak neistovo, kak potom uzhe lyubit, kazhetsya, razuchilis. Vozmozhno, potomu, chto nad drugimi pokoleniyami ne navisala tak yavno ugroza gibeli, kogda, lozhas vecherom v postel, spletayas v obyatii, vlyublennye ne znali, ne stanet li eto obyatie poslednim, ne pridut li za nimi na rassvete, chtoby uvezti v smert... Smert rasprosterla krylya nad vsemi. Nad samymi talantlivymi. Samymi priznannymi i otsenennymi vlastyu. Nad samymi vysokopostavlennymi. Dazhe nad temi, u kogo tozhe ruki byli v krovi. I poetomu oni tak strastno zhili, tak yarostno lyubili. Smert dyshala im v spinu. A nekotorym v kontse kontsov polozhila ruku na plecho i uvela vo mrak... Ostaviv togo, kto lyubil i vyzhil, vechno skorbet ob utrate i vechno lyubit. A tem, kto vyrvalsya, vyzhil, utselel, osobenno yasno osoznavat i nezhno berech svoe schaste.
Expected