У музыканта, некогда прибывшего с Вологодчины, после выхода в свет его первого вокального цикла сразу нашлись и почитатели, и завистники. Но даже последние причисляли его к классикам русского музыкального искусства. Гаврилин проложил свою тропу в музыке и хотя оставил не так много сочинений, но каждое в его наследии - на вес золота, выстрадано в продолжительных, порой многолетних поисках, в бессонных ночах и сосредоточенных думах. Он писал не для избранных, хорошо разбирающихся в тонкостях композиторской алхимии, а для всех. Воспел в своей музыке, - лучистой, искренней, как сами народные, из глубины времён доносящиеся колыбельные, плачи, частушки, наигрыши, - родную землю, её тревоги и горести, её неизбывную, гнетущую тоску и особую, кроткую радость.
U muzykanta, nekogda pribyvshego s Vologodchiny, posle vykhoda v svet ego pervogo vokalnogo tsikla srazu nashlis i pochitateli, i zavistniki. No dazhe poslednie prichislyali ego k klassikam russkogo muzykalnogo iskusstva. Gavrilin prolozhil svoyu tropu v muzyke i khotya ostavil ne tak mnogo sochineniy, no kazhdoe v ego nasledii - na ves zolota, vystradano v prodolzhitelnykh, poroy mnogoletnikh poiskakh, v bessonnykh nochakh i sosredotochennykh dumakh. On pisal ne dlya izbrannykh, khorosho razbirayushchikhsya v tonkostyakh kompozitorskoy alkhimii, a dlya vsekh. Vospel v svoey muzyke, - luchistoy, iskrenney, kak sami narodnye, iz glubiny vremyen donosyashchiesya kolybelnye, plachi, chastushki, naigryshi, - rodnuyu zemlyu, eye trevogi i goresti, eye neizbyvnuyu, gnetushchuyu tosku i osobuyu, krotkuyu radost.
