Известный журналист и автор нескольких бестселлеров Эрик Ларсон предлагает читателю погрузиться в атмосферу Берлина 30х гг. XX в., в переломный период новейшей истории Германии — от назначения Гитлера на пост канцлера до узурпации им власти и превращения страны в «сад чудовищ» — диктатуру, активно готовящуюся к войне.В этот период США придерживались позиции невмешательства и предпочитали не замечать милитаризации, преследования инакомыслящих и признаков будущего террора. Главные герои книги — Уильям Додд, в 1933 г. назначенный послом США в Берлине, и его дочь, светская львица, которая поначалу восхищалась гитлеровским режимом. В основе сюжета — официальные документы, мемуары, дневники и письма, позволяющие узнать о судьбе главных героев: дипломатов, общественных деятелей, журналистов, представителей нацистской верхушки и простых людей. Вместе с послом и его семьей читатель проходит путь от неприятия реальности к осознанию зла, которое несет режим нацистов, а затем — к отчаянным, но безуспешным попыткам предупредить мир о грозящей опасности.«Тот, кто жил в Германии и видел происходящее, понимал: произошли фундаментальные сдвиги, в стране сгущается мрак. Но гости страны почему-то упорно не хотели ничего замечать. Как Мессерсмит писал в одной из своих депеш, отчасти это объяснялось тем, что немецкое правительство развернуло целую кампанию, направленную на "влияние на мнение приезжающих в Германию американцев и формирование у них благоприятного впечатления от происходящего в стране". Подтверждение своей правоты Мессерсмит видел, например, в странном поведении Сэмюэла Боссарда — американца, на которого 31 августа напали члены гитлерюгенда. Боссард сразу дал официальные показания в американском консульстве и с возмущением рассказал об инциденте нескольким зарубежным корреспондентам, работавшим в Берлине. А потом внезапно замолчал. Незадолго до отъезда Боссарда в Америку Мессерсмит позвонил ему, чтобы узнать, как дела, и понял, что его собеседник не хочет обсуждать инцидент. Заподозрив неладное, генконсул навел справки и выяснил, что сотрудники немецкого министерства пропаганды устроили для Боссарда специальную экскурсию по Берлину и Потсдаму и вообще оказывали ему всевозможные любезности и знаки внимания».«Гитлер обожал кино (его любимым фильмом был "Кинг-Конг") и музыку Рихарда Вагнера. Одевался он безвкусно. Если не считать усишек и глаз, черты его лица были размытыми, невыразительными, словно вылепленными из необожженной глины. Вспоминая свои первые впечатления о нем, Ханфштангль писал: "Гитлер был похож на парикмахера из пригорода в выходной день". Но этот человек обладал одной примечательной особенностью: если что-то приводило его в ярость, он умел становиться гораздо более привлекательным, особенно во время публичных выступлений или на закрытых встречах. Он также умел изображать искренность, мешающую наблюдателям видеть его истинные мотивы и убеждения. Додд вначале не до конца сознавал значимость этого умения».«Вместе с окружившей их толпой они подобрались ближе. Теперь Рейнольдс и Марта видели, что жертва штурмовиков — молодая женщина; впрочем, журналист по-прежнему не был в этом уверен. "Хотя человек был в юбке, это вполне мог быть мужчина, одетый клоуном, — писал он. — При виде фигуры, которую тащили по улице, толпа взревела". Добродушные нюрнбержцы, теснившиеся вокруг, мгновенно преобразились и принялись всячески поносить несчастную, осыпать ее оскорблениями. Двое штурмовиков заставили ее выпрямиться во весь рост, чтобы был виден плакат, висевший у нее на шее. Со всех сторон доносился грубый хохот. Марта, Билл и Рейнольдс на своем ломаном немецком спросили, что происходит, и из обрывочных ответов поняли, что девушка состояла в связи с евреем. Насколько Марта могла понять, на плакате было написано: "Я отдалась еврею"».«Как-то вечером Додд с женой отправились в итальянское посольство на концерт. Явился туда и Геринг. В необъятной белоснежной форме собственного дизайна он выглядел особенно громадным — "втрое больше обычного мужчины", как писала Марта. Для зрителей расставили старинные позолоченные стулья, казавшиеся слишком хрупкими для Геринга. С радостью (и не испытывая никакой тревоги) миссис Додд увидела, что Геринг подходит к стулу, стоящему прямо перед ней. Внезапно она поняла, что, не отрываясь, наблюдает за тем, как он пытается разместить на хлипком стульчике свое "сердцеобразное" седалище. Пока продолжался концерт, она думала только о том, что стул вот-вот сломается, и Геринг всей тушей рухнет ей на колени. Марта писала: "Вид огромного зада, свисающего по краям сиденья в опасной близости от ее коленей, так мешал ей сосредоточиться, что потом она не могла вспомнить ни одного исполнявшегося на концерте произведения"».«Берлинцы все чаще рассказывали друг другу о таком случае: один человек в телефонном разговоре мимоходом спросил у собеседника: "А как там дядюшка Адольф?" Вскоре к бедолаге явилась тайная полиция и потребовала, чтобы тот доказал, что у него и правда есть дядя по имени Адольф и что он не имел в виду Гитлера. Немцы теперь все реже отдыхали на лыжных базах — там приходилось спать в одной комнате с незнакомыми людьми, и лыжники боялись во сне сболтнуть лишнее. Они откладывали операции, поскольку под наркозом мог развязаться язык. Тревога, охватившая общество, проникала и в сновидения. Одному немцу приснилось, что к нему ворвался штурмовик, открыл заслонку печи, и печь начала повторять критические замечания проживавших в доме в адрес правительства. Томас Вулф, на собственном опыте знавший, каково это — жить в нацистской Германии, писал: "Вся страна... была заражена всепроникающим страхом. Это был своего рода ползучий паралич, извращавший и разрушавший отношения между людьми"».Для тех, кто интересуется историей.
Izvestnyy zhurnalist i avtor neskolkikh bestsellerov Erik Larson predlagaet chitatelyu pogruzitsya v atmosferu Berlina 30kh gg. XX v., v perelomnyy period noveyshey istorii Germanii ot naznacheniya Gitlera na post kantslera do uzurpatsii im vlasti i prevrashcheniya strany v sad chudovishch diktaturu, aktivno gotovyashchuyusya k voyne.V etot period SSHA priderzhivalis pozitsii nevmeshatelstva i predpochitali ne zamechat militarizatsii, presledovaniya inakomyslyashchikh i priznakov budushchego terrora. Glavnye geroi knigi Uilyam Dodd, v 1933 g. naznachennyy poslom SSHA v Berline, i ego doch, svetskaya lvitsa, kotoraya ponachalu voskhishchalas gitlerovskim rezhimom. V osnove syuzheta ofitsialnye dokumenty, memuary, dnevniki i pisma, pozvolyayushchie uznat o sudbe glavnykh geroev: diplomatov, obshchestvennykh deyateley, zhurnalistov, predstaviteley natsistskoy verkhushki i prostykh lyudey. Vmeste s poslom i ego semey chitatel prokhodit put ot nepriyatiya realnosti k osoznaniyu zla, kotoroe neset rezhim natsistov, a zatem k otchayannym, no bezuspeshnym popytkam predupredit mir o grozyashchey opasnosti.Tot, kto zhil v Germanii i videl proiskhodyashchee, ponimal: proizoshli fundamentalnye sdvigi, v strane sgushchaetsya mrak. No gosti strany pochemu-to uporno ne khoteli nichego zamechat. Kak Messersmit pisal v odnoy iz svoikh depesh, otchasti eto obyasnyalos tem, chto nemetskoe pravitelstvo razvernulo tseluyu kampaniyu, napravlennuyu na "vliyanie na mnenie priezzhayushchikh v Germaniyu amerikantsev i formirovanie u nikh blagopriyatnogo vpechatleniya ot proiskhodyashchego v strane". Podtverzhdenie svoey pravoty Messersmit videl, naprimer, v strannom povedenii Semyuela Bossarda amerikantsa, na kotorogo 31 avgusta napali chleny gitleryugenda. Bossard srazu dal ofitsialnye pokazaniya v amerikanskom konsulstve i s vozmushcheniem rasskazal ob intsidente neskolkim zarubezhnym korrespondentam, rabotavshim v Berline. A potom vnezapno zamolchal. Nezadolgo do otezda Bossarda v Ameriku Messersmit pozvonil emu, chtoby uznat, kak dela, i ponyal, chto ego sobesednik ne khochet obsuzhdat intsident. Zapodozriv neladnoe, genkonsul navel spravki i vyyasnil, chto sotrudniki nemetskogo ministerstva propagandy ustroili dlya Bossarda spetsialnuyu ekskursiyu po Berlinu i Potsdamu i voobshche okazyvali emu vsevozmozhnye lyubeznosti i znaki vnimaniya.Gitler obozhal kino (ego lyubimym filmom byl "King-Kong") i muzyku Rikharda Vagnera. Odevalsya on bezvkusno. Esli ne schitat usishek i glaz, cherty ego litsa byli razmytymi, nevyrazitelnymi, slovno vyleplennymi iz neobozhzhennoy gliny. Vspominaya svoi pervye vpechatleniya o nem, KHanfshtangl pisal: "Gitler byl pokhozh na parikmakhera iz prigoroda v vykhodnoy den". No etot chelovek obladal odnoy primechatelnoy osobennostyu: esli chto-to privodilo ego v yarost, on umel stanovitsya gorazdo bolee privlekatelnym, osobenno vo vremya publichnykh vystupleniy ili na zakrytykh vstrechakh. On takzhe umel izobrazhat iskrennost, meshayushchuyu nablyudatelyam videt ego istinnye motivy i ubezhdeniya. Dodd vnachale ne do kontsa soznaval znachimost etogo umeniya.Vmeste s okruzhivshey ikh tolpoy oni podobralis blizhe. Teper Reynolds i Marta videli, chto zhertva shturmovikov molodaya zhenshchina; vprochem, zhurnalist po-prezhnemu ne byl v etom uveren. "KHotya chelovek byl v yubke, eto vpolne mog byt muzhchina, odetyy klounom, pisal on. Pri vide figury, kotoruyu tashchili po ulitse, tolpa vzrevela". Dobrodushnye nyurnberzhtsy, tesnivshiesya vokrug, mgnovenno preobrazilis i prinyalis vsyacheski ponosit neschastnuyu, osypat ee oskorbleniyami. Dvoe shturmovikov zastavili ee vypryamitsya vo ves rost, chtoby byl viden plakat, visevshiy u nee na shee. So vsekh storon donosilsya grubyy khokhot. Marta, Bill i Reynolds na svoem lomanom nemetskom sprosili, chto proiskhodit, i iz obryvochnykh otvetov ponyali, chto devushka sostoyala v svyazi s evreem. Naskolko Marta mogla ponyat, na plakate bylo napisano: "YA otdalas evreyu".Kak-to vecherom Dodd s zhenoy otpravilis v italyanskoe posolstvo na kontsert. YAvilsya tuda i Gering. V neobyatnoy belosnezhnoy forme sobstvennogo dizayna on vyglyadel osobenno gromadnym "vtroe bolshe obychnogo muzhchiny", kak pisala Marta. Dlya zriteley rasstavili starinnye pozolochennye stulya, kazavshiesya slishkom khrupkimi dlya Geringa. S radostyu (i ne ispytyvaya nikakoy trevogi) missis Dodd uvidela, chto Gering podkhodit k stulu, stoyashchemu pryamo pered ney. Vnezapno ona ponyala, chto, ne otryvayas, nablyudaet za tem, kak on pytaetsya razmestit na khlipkom stulchike svoe "serdtseobraznoe" sedalishche. Poka prodolzhalsya kontsert, ona dumala tolko o tom, chto stul vot-vot slomaetsya, i Gering vsey tushey rukhnet ey na koleni. Marta pisala: "Vid ogromnogo zada, svisayushchego po krayam sidenya v opasnoy blizosti ot ee koleney, tak meshal ey sosredotochitsya, chto potom ona ne mogla vspomnit ni odnogo ispolnyavshegosya na kontserte proizvedeniya".Berlintsy vse chashche rasskazyvali drug drugu o takom sluchae: odin chelovek v telefonnom razgovore mimokhodom sprosil u sobesednika: "A kak tam dyadyushka Adolf?" Vskore k bedolage yavilas taynaya politsiya i potrebovala, chtoby tot dokazal, chto u nego i pravda est dyadya po imeni Adolf i chto on ne imel v vidu Gitlera. Nemtsy teper vse rezhe otdykhali na lyzhnykh bazakh tam prikhodilos spat v odnoy komnate s neznakomymi lyudmi, i lyzhniki boyalis vo sne sboltnut lishnee. Oni otkladyvali operatsii, poskolku pod narkozom mog razvyazatsya yazyk. Trevoga, okhvativshaya obshchestvo, pronikala i v snovideniya. Odnomu nemtsu prisnilos, chto k nemu vorvalsya shturmovik, otkryl zaslonku pechi, i pech nachala povtoryat kriticheskie zamechaniya prozhivavshikh v dome v adres pravitelstva. Tomas Vulf, na sobstvennom opyte znavshiy, kakovo eto zhit v natsistskoy Germanii, pisal: "Vsya strana... byla zarazhena vsepronikayushchim strakhom. Eto byl svoego roda polzuchiy paralich, izvrashchavshiy i razrushavshiy otnosheniya mezhdu lyudmi".Dlya tekh, kto interesuetsya istoriey.
