"Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна; она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать… И вот уже она бьется головой о прутья клетки. Но клетка не поддается, а птица сходит с ума от боли".Возможно, эта фраза из одного из писем Ван Гога лучше всего раскрывает суть внутренней трагедии великого художника, осознававшего, что само "тяжкое бремя плоти", в которую он заключен, ограничивает его неутомимые поиски художественного совершенства…Ван Гог писал много и охотно – писал лучшему другу Полю Гогену, Антону ван Раппарду, Эмилю Бернару и другим, и письма его представляют собой своеобразную "творческую исповедь" не признанного при жизни гения, за каждой из работ которого стоит колоссальное душевное и духовное напряжение.
"Ptitsa v kletke otlichno ponimaet vesnoy, chto proiskhodit nechto takoe, dlya chego ona nuzhna; ona otlichno chuvstvuet, chto nado chto-to delat, no ne mozhet etogo sdelat i ne predstavlyaet sebe, chto zhe imenno nado delat I vot uzhe ona betsya golovoy o prutya kletki. No kletka ne poddaetsya, a ptitsa skhodit s uma ot boli".Vozmozhno, eta fraza iz odnogo iz pisem Van Goga luchshe vsego raskryvaet sut vnutrenney tragedii velikogo khudozhnika, osoznavavshego, chto samo "tyazhkoe bremya ploti", v kotoruyu on zaklyuchen, ogranichivaet ego neutomimye poiski khudozhestvennogo sovershenstvaVan Gog pisal mnogo i okhotno pisal luchshemu drugu Polyu Gogenu, Antonu van Rappardu, Emilyu Bernaru i drugim, i pisma ego predstavlyayut soboy svoeobraznuyu "tvorcheskuyu ispoved" ne priznannogo pri zhizni geniya, za kazhdoy iz rabot kotorogo stoit kolossalnoe dushevnoe i dukhovnoe napryazhenie.
