Всем нам с раннего детства как непреложную истину вбивали в голову, что подглядывать нехорошо и неприлично. Что это стыдно и некрасиво. Мы всю жизнь это помним, и даже мним себя людьми весьма культурными. Но как только предоставляется такая возможность, норовим влезть мгновенно в чужую постель, в чужой шкаф, в чужую душу, в чужую жизнь - подслушать, подсмотреть все до мелочей, поковыряться. И неважно как: через "желтую" газетёнку или глянец, через замочную скважину или чужие окна... А потом обсудить со смаком и хрустом на тесной кухоньке, да с теми же соседями, всё увиденное; перемыть, перетереть косточки знакомым и малознакомым, а то и вовсе незнакомым людям. И заявить во всеуслышанье, претендуя на исключительную истину суждений, упиваясь собственной непогрешностью и величием: "А этот-то каков! А эта-то, слышали?!" И расти, подниматься в собственных глазах. И возвышаться над толпой. И разойтись потом по своим углам, полностью удовлетворёнными собой и друг другом.Любопытны, любопытны, чего греха таить, жадны до чужих тайн. Поскребёт потом в душе корявой палочкой совесть, что же ты, мол, и не стыдно? Стыдно, очень стыдно, но... хочется. "И хочется, и колется, и мама не велит..."Наслаждайтесь, господа! Автор с издателем берут на себя этот ваш грех, делают за вас эту черную работу. Это их будет грызть потом неуёмная совесть. Это они будут залечивать синяки на лбу от внезапно распахнувшейся двери. А вы наслаждайтесь! За вас подсмотрели, подглядели, подслушали, заглянули в чужие окна. Потом всё увиденное и услышанное пересказали вам, дорогой наш читатель. Осталось только послушать нас внимательно, разобраться с грузом этих знаний и составить сугубо личное мнение по каждому предложенному поводу. Потом соберёмся все вместе и посудачим по-соседски. Договорились?
Vsem nam s rannego detstva kak neprelozhnuyu istinu vbivali v golovu, chto podglyadyvat nekhorosho i neprilichno. CHto eto stydno i nekrasivo. My vsyu zhizn eto pomnim, i dazhe mnim sebya lyudmi vesma kulturnymi. No kak tolko predostavlyaetsya takaya vozmozhnost, norovim vlezt mgnovenno v chuzhuyu postel, v chuzhoy shkaf, v chuzhuyu dushu, v chuzhuyu zhizn - podslushat, podsmotret vse do melochey, pokovyryatsya. I nevazhno kak: cherez "zheltuyu" gazetyenku ili glyanets, cherez zamochnuyu skvazhinu ili chuzhie okna... A potom obsudit so smakom i khrustom na tesnoy kukhonke, da s temi zhe sosedyami, vsye uvidennoe; peremyt, pereteret kostochki znakomym i maloznakomym, a to i vovse neznakomym lyudyam. I zayavit vo vseuslyshane, pretenduya na isklyuchitelnuyu istinu suzhdeniy, upivayas sobstvennoy nepogreshnostyu i velichiem: "A etot-to kakov! A eta-to, slyshali?!" I rasti, podnimatsya v sobstvennykh glazakh. I vozvyshatsya nad tolpoy. I razoytis potom po svoim uglam, polnostyu udovletvoryennymi soboy i drug drugom.Lyubopytny, lyubopytny, chego grekha tait, zhadny do chuzhikh tayn. Poskrebyet potom v dushe koryavoy palochkoy sovest, chto zhe ty, mol, i ne stydno? Stydno, ochen stydno, no... khochetsya. "I khochetsya, i koletsya, i mama ne velit..."Naslazhdaytes, gospoda! Avtor s izdatelem berut na sebya etot vash grekh, delayut za vas etu chernuyu rabotu. Eto ikh budet gryzt potom neuyemnaya sovest. Eto oni budut zalechivat sinyaki na lbu ot vnezapno raspakhnuvsheysya dveri. A vy naslazhdaytes! Za vas podsmotreli, podglyadeli, podslushali, zaglyanuli v chuzhie okna. Potom vsye uvidennoe i uslyshannoe pereskazali vam, dorogoy nash chitatel. Ostalos tolko poslushat nas vnimatelno, razobratsya s gruzom etikh znaniy i sostavit sugubo lichnoe mnenie po kazhdomu predlozhennomu povodu. Potom soberyemsya vse vmeste i posudachim po-sosedski. Dogovorilis?
