Действие «Воли вольной» разворачивается в одном из поселков Дальнего Востока России. Икра и рыба в этих краях — почти единственный способ заработать на жизнь. Законно это невозможно. И вот, начавшееся случайно, разгорается противостояние людей и власти. Герои романа — охотники, рыбаки, их жены, начальник районной милиции, его возлюбленная, 20% отката, один непростой бич, спецбригада московского ОМОНа. А еще — нерестовые лососи, звери и птицы лесные. Снега, горы, солнце, остывающие реки и осенняя тайга.Желтые буроватые хвоинки легкими волчками вертелись в звенящем воздухе, и вдруг застывали на прозрачной глади, и текли медленно вместе с небом. Их золотистые ленточки мягко обрисовывали берега. Лед на лужах не таял. По утрам песчаные берега стояли коловые — шлось как по асфальту. Река парила — камни, коряги, торчащие из воды, были украшены белым куржачком.Он правдами и неправдами добивался от них повиновения своим правилам, но в глубине души уважал. Как раз за то, что они не повиновались. Он, родившийся здесь при других понятиях о жизни, чувствовал, что не хочет, чтобы все сдались. Что в этой упертости есть что-то такое, что отличает серьезных поселковых мужиков от остального мира. Его собственный отец был среди непокорных.И в этой вечной и незыблемой повторяемости — что все обязательно будет точно так же, как и в прошлом, и в позапрошлом году, но все надо будет узнавать заново, — Генка чувствовал большую радость, может и сам смысл существования. Его над землей, над его речкой и тайгой возносило от ощущения свежести и нескончаемости жизни. И казалось ему в такие минуты, что так будет всегда.Одиночество в тайге — крепкая отрава, однажды ее хлебнувший, если он чего стоит, не может уже отказаться, а отказавшись поневоле, страдает как от невозможной, невосполнимой потери в жизни.
Deystvie Voli volnoy razvorachivaetsya v odnom iz poselkov Dalnego Vostoka Rossii. Ikra i ryba v etikh krayakh pochti edinstvennyy sposob zarabotat na zhizn. Zakonno eto nevozmozhno. I vot, nachavsheesya sluchayno, razgoraetsya protivostoyanie lyudey i vlasti. Geroi romana okhotniki, rybaki, ikh zheny, nachalnik rayonnoy militsii, ego vozlyublennaya, 20% otkata, odin neprostoy bich, spetsbrigada moskovskogo OMONa. A eshche nerestovye lososi, zveri i ptitsy lesnye. Snega, gory, solntse, ostyvayushchie reki i osennyaya tayga.ZHeltye burovatye khvoinki legkimi volchkami vertelis v zvenyashchem vozdukhe, i vdrug zastyvali na prozrachnoy gladi, i tekli medlenno vmeste s nebom. Ikh zolotistye lentochki myagko obrisovyvali berega. Led na luzhakh ne tayal. Po utram peschanye berega stoyali kolovye shlos kak po asfaltu. Reka parila kamni, koryagi, torchashchie iz vody, byli ukrasheny belym kurzhachkom.On pravdami i nepravdami dobivalsya ot nikh povinoveniya svoim pravilam, no v glubine dushi uvazhal. Kak raz za to, chto oni ne povinovalis. On, rodivshiysya zdes pri drugikh ponyatiyakh o zhizni, chuvstvoval, chto ne khochet, chtoby vse sdalis. CHto v etoy upertosti est chto-to takoe, chto otlichaet sereznykh poselkovykh muzhikov ot ostalnogo mira. Ego sobstvennyy otets byl sredi nepokornykh.I v etoy vechnoy i nezyblemoy povtoryaemosti chto vse obyazatelno budet tochno tak zhe, kak i v proshlom, i v pozaproshlom godu, no vse nado budet uznavat zanovo, Genka chuvstvoval bolshuyu radost, mozhet i sam smysl sushchestvovaniya. Ego nad zemley, nad ego rechkoy i taygoy voznosilo ot oshchushcheniya svezhesti i neskonchaemosti zhizni. I kazalos emu v takie minuty, chto tak budet vsegda.Odinochestvo v tayge krepkaya otrava, odnazhdy ee khlebnuvshiy, esli on chego stoit, ne mozhet uzhe otkazatsya, a otkazavshis ponevole, stradaet kak ot nevozmozhnoy, nevospolnimoy poteri v zhizni.
