Грустные и веселые бытовые сценки придворной жизни. Великосветские анекдоты (порою весьма ядовитые). Картины природы. Философские размышления. Прозрачный, хрустальный язык. Острый и язвительный ум рассказчика. Незаурядная наблюдательность..."Записки у изголовья", признанные еще при жизни автора безоговорочным шедевром и ставшие своеобразным "бестселлером" (разумеется, в очень узком придворном кругу, но иного в Японии эпохи Хэйан не было — тотально неграмотен был не только народ, но и зарождавшаяся самурайская знать), положили начало уникальному литературному жанру "дзуйхицу", более или менее удачно переводимому как "эссе", но в точности эссе не являющемуся.В действительности "дзуйхицу" — просто не скованные никакими рамками записи обо всем и ни о чем. "Чистое искусство" в прямо-таки дистиллированном виде, "красота ради красоты", не пытающаяся спастись за перипетиями сюжета и ценимая за то, чем, собственно, и является, — абсолютное совершенство стиля, которым проза Сэй-Сёнагон выделяется даже на фоне богатейшей плеяды талантливых стилистов средневековой японской литературы.
Grustnye i veselye bytovye stsenki pridvornoy zhizni. Velikosvetskie anekdoty (poroyu vesma yadovitye). Kartiny prirody. Filosofskie razmyshleniya. Prozrachnyy, khrustalnyy yazyk. Ostryy i yazvitelnyy um rasskazchika. Nezauryadnaya nablyudatelnost..."Zapiski u izgolovya", priznannye eshche pri zhizni avtora bezogovorochnym shedevrom i stavshie svoeobraznym "bestsellerom" (razumeetsya, v ochen uzkom pridvornom krugu, no inogo v YAponii epokhi KHeyan ne bylo totalno negramoten byl ne tolko narod, no i zarozhdavshayasya samurayskaya znat), polozhili nachalo unikalnomu literaturnomu zhanru "dzuykhitsu", bolee ili menee udachno perevodimomu kak "esse", no v tochnosti esse ne yavlyayushchemusya.V deystvitelnosti "dzuykhitsu" prosto ne skovannye nikakimi ramkami zapisi obo vsem i ni o chem. "CHistoe iskusstvo" v pryamo-taki distillirovannom vide, "krasota radi krasoty", ne pytayushchayasya spastis za peripetiyami syuzheta i tsenimaya za to, chem, sobstvenno, i yavlyaetsya, absolyutnoe sovershenstvo stilya, kotorym proza Sey-Syenagon vydelyaetsya dazhe na fone bogateyshey pleyady talantlivykh stilistov srednevekovoy yaponskoy literatury.
